Четыре отметины. Из сборника Андрея Хорошавина "Здравствуйте люди"

Апрель 1242 года.

Остатки, разбитой на Чудском озере Александром Невским, армии ливонцев¹, серой массой втягиваются в Дерпт². Избитые чудины³ едва волочат ноги. Лица кнехтов⁴ измождены, глаза опущены. На измятых доспехах намёрзла кровь. Серый весенний снег не скрипит, как зимой, бодря сердце и радуя слух. Подтаявший днём и замёрзший к вечеру, он ломается под ногами солдат и копытами лошадей, издавая непрерывный глухой хруст, смешивающийся с лязгом оружия и доспехов. Звон колокола тяжёлыми ударами разливается в морозном вечернем воздухе. Проплывая над черепичными крышами, он зовёт горожан возрадоваться живым и оплакать мёртвых.

У городских ворот, опираясь на длинный меч, как на клюку, стоит старик. Его, будто, вырубленное из камня, потемневшее от ветров и иссечённое морщинами лицо, обрамляют, спадающие на плечи, седые волосы. Прямой, чуть изогнутый нос. Острый, выдающийся вперёд подбородок. Тонкие сжатые губы. Неподвижный, закутанный в серый шап⁵, он больше походит на призрак.

Слезящимися глазами старик всматривается в самый конец колонны, где ровным прямоугольником, движется отряд конных братьев-рыцарей. Косматые конские головы, копья, поднятые вверх, белые с чёрными крестами и гербами сюрко⁶ – всё колышется в едином ритме. Рыцари без шлемов. Они тянут низкими голосами боевую песню.

Старый комтур⁷, Бернхард фон Теттинген, полными слёз глазами искал среди братьев лицо своего единственного сына Отто. Искал и не находил.

Когда отряд приблизился к воротам, от него отделился высокий рыцарь на крепком коне. Остановившись перед стариком и не поднимая глаз, он произнёс:

– Комтур, его нет среди нас.

Той же ночью два слуги комтура с золотом в сумах тайно покинули Дерпт. Вернувшись через семь дней, они доложили, что среди пленных Отто нет. Не нашли его и среди мёртвых. Но русские лучники говорили, что через их полк, в сторону реки Желочи прорвался небольшой отряд конных рыцарей. Их преследовали, но догнать не смогли.

Комтур слёг.

А в начале мая, когда воды Чудского озера совсем очистились ото льда, рыбаки нашли прибитую волнами к берегу лодку. На дне лодки лежал человек. Его истощённое тело было завёрнуто в грязный изодранный шап. Его руки со скрюченными пальцами вытягивались вдоль тела. Хуберг⁸ заржавел. Грязное сюрко в пятнах крови и ржавчины. Отросшие спутавшиеся волосы отливали сединой. Ото лба к подбородку, опускались четыре глубоких разреза. Два из них, изорвав брови и веки, оставили вместо глаз только чёрную пустоту. Разрезы были полны запёкшейся крови. Человек едва шевелил растрескавшимися губами и непрерывно, с присвистом шептал только три слова:

– Отто фон Теттинген.

Комтур возрадовался. Его мальчик жив – и это главное. Старик не отходил от постели сына. Днями и ночами находился рядом. Поил и давал пищу ему из рук своих. Он прижимал к распятью иссохшие ладони и, устремляя взгляд слезящихся глаз на светлый лик, неустанно молился. Он просил о Чуде. И Чудо свершилось. В начале лета Отто, будто очнувшись ото сна, поднялся с постели и заговорил. Он попросил отца созвать братьев. Весть об исцелении фон Теттингена младшего птицей разлетелась по городу, и к вечеру того же дня все собрались в доме старого комтура.

Ещё утром с востока потянуло сыростью. Задул ветер. На чистом лазоревом небе начали появляться серые облака. Сначала по одному, затем группами. К концу дня всё небо, до самого горизонта, было покрыто ими. Ветер усилился. Плывущие всё быстрее облака опускались всё ниже. Потемневшие, тяжёлые, клубящиеся, они цеплялись за шпиль костёла, осыпая крыши холодной моросью.

Город постепенно погружался во тьму.

Просторный дом комтура вместил всех. В двух больших каминах, больше походивших на чёрные гроты, трещали, объятые оранжевым пламенем, сосновые брёвна. Отблески плясали на зеркальной поверхности оружия и доспехов, развешенных по гранитным стенам. Все сидели за длинным, начисто выскобленным, дубовым столом. Перед каждым стоял кубок. Блюда были завалены кусками зажаренной оленины. Стопами лежали ржаные ковриги. Братья вспоминали имена рыцарей, павших в битве на Чудском озере, говорили об их подвигах и заслугах перед Орденом и склоняли головы в их честь.

Когда были названы все имена и гости утолили свой голод, Отто встал. Кота⁹, чёрным саваном охватывала его исхудавшее тело. Бледное изуродованное лицо казалось мёртвым в свете пламени. Все смолкли. В каминах гудело и металось оранжевое пламя. Усилившийся ветер завывал в слуховых окнах и гремел черепицей на крышах. Капли дождя дробно били по оконным стёклам. Устремив «взгляд» пустых глазниц поверх голов собравшихся, Отто глубоко вздохнул и начал свой рассказ:

– Когда «schwein kopf»¹⁰ увязла, не пробив центр русских, и с флангов ударили дружинники князя, мы поняли, что эта битва проиграна. Кнехты заметались, ломая строй. Чудь побежала. Оставалось либо сражаться и пасть, не уронив чести ордена, либо найти брешь и уйти, сохранив для будущих сражений, как можно, больше братьев. Нас спас удар последней линии. Пропустив бегущие отряды дрогнувшей Чуди, братья атаковали уже почти сомкнувшиеся за нашими спинами русские полки. Удар оказался слабым, но этого хватило, что бы отвлечь часть сил русских. На стыке центрального и правого полков образовался небольшой разрыв. Мы ринулись в него всеми силами и, разметав лучников, вырвались с божьей помощью.

Нас было тридцать братьев. Мы устремились к западу, надеясь соединиться с остальными, но многочисленный конный отряд русских латников, ударом слева рассёк нас на две части. Основной группе удалось пробиться на запад. Мы же, числом двенадцать, теснимые латниками, вынуждены были уходить на восток.

Около полумили они гнались за нами, постепенно настигая. Тут, справа нам открылось русло реки. Её ширина составляла около двадцати шагов. Берега возвышались на один-два локтя. Не сговариваясь, мы повернули к руслу. Постепенно сбавляя бег коней, мы проскакали ещё четверть мили. Когда до преследователей оставалось не больше пятидесяти шагов, мы, все как один, повернули коней вспять. Наши фланги прикрывали берега реки. Латники не ждали атаки и не держали строя. Мы же, ударив плотной линией, опрокинули их. Большая часть русских погибла в тот же момент. Вновь развернувшись, мы довершили дело мечами. Двадцать восемь русских латников лежали мертвыми. Мы же потеряли двух славных рыцарей: брата Берингара Бальга и брата Ольбериха Цедовица.

Все находившиеся в зале молча, склонили головы, скорбя о погибших. Помолчав с минуту, Отто продолжил:

– Опустив погибших братьев под лёд, чтобы их благородные тела не достались хищникам, мы двинулись вверх по руслу, прихватив с собой их осиротевших коней. По засыпанным глубоким снегом берегам густо росли высокие ели. Река стала для нас хорошей дорогой, по которой мы уходили от места битвы.

Вскоре подул ветер, и небо постепенно затянулось тучами. Начало темнеть. Полетели редкие хлопья снега. Через полмили река разделилась на два русла. Основное, более широкое, вело прямо, узкое русло уходило по дуге влево. Мы остановились для совета, спешились и встали вкруг, лицом к лицу: Вендель Вундерлихт, Додерик Балг, Маркус фон Тоттенлих, Куно Вильденберг, Готтлиб фон Зальц, Эберард Заухенвит, Вильберт фон Шлибен, Валфрит Фалленштейн, Абелард Монте и я.

Говорил Вильберт фон Шлибен. Он был старше и опытнее всех.

– Основное русло ведёт прямо. – Говорил он. – Значит на северо-восток. Озеро сзади слева. Мы вернёмся к озеру и вдоль его берега пройдём до реки Наровы. За ней Датское Королевство и там нам будут рады. Но рано или поздно русские хватятся своих и начнут искать. Поэтому нужно идти по руслу, которое ведёт влево и уйти, как можно, дальше до снегопада. Если найдём селение – возьмём проводника, если нет – будем идти, пока не выйдем к озеру. И да поможет нам бог.

Все склонили головы в знак согласия с благородным братом Вильбертом и двинулись вверх по руслу реки, уходившему влево.

Ночь, день и ещё одну ночь мы с трудом продвигались вперёд сквозь разыгравшуюся метель. Но под утро снег прекратился, и очередной порыв ветра принёс запах дыма. Ни минуты не сомневаясь в том, что впереди жильё, мы пришпорили коней.

Вскоре река вывела нас к ложбине, лежащей между холмов в форме подковы. Внутри изогнутой её части, укрываясь от ветров, притаились четыре сруба, крытые камышом и окружённые бревенчатым частоколом. За частоколом замелькали испуганные лица бородатых людей, вооружённых топорами и рогатинами. Наш благородный брат Вильберт фон Шлибен выехал к частоколу и говорил с этими людьми. Через некоторое время тяжёлые ворота отворились, и мы въехали внутрь.

Кроме четырёх срубов за частоколом оказались загоны для скота и птицы, амбар, уложенное стогами сено. Тут же вылёживался строевой лес. Жили здесь язычники – идолопоклонники, не принявшие христианства и вынужденные скрываться от гонения церкви. Не смотря на то, что все мы несли на себе крест, они согласились дать нам отдых и проводника в обмен на двух коней наших павших братьев.

Но идти до самой Наровы проводник отказался. Он обещал, что проведёт нас до реки Чермы, покажет дорогу, но дальше не пойдёт. Объяснить причину он не хотел, только мотал косматой головой и в его глазах мы читали испуг.

Тайна его страхов открылась к ночи. Из леса вернулся старый охотник и рассказал историю, которую мы, к несчастью, приняли за сказку, какие часто рассказывают и в наших краях для того, чтобы скоротать долгие зимние вечера. Её я перескажу вам, братья, настолько подробно, насколько запомнил сам.

«Давным-давно жили в этих краях люди. Поклонялись они языческому богу Чёрному Перуну, а себя считали его детьми – волками. И звали их волкодлаки – то есть люди-волки. То были чудо воины. Никто не мог сравниться с ними в ратном деле. Ни пеший, ни конный не могли устоять перед ними в бою. Один такой воин стоил двадцати княжьих дружинников. Селились они в глухих местах, подальше от глаз людских. Жили своими законами. Никто и никогда не видел их. А те, кому случалось на беду встретить волкодлака в лесу, теряли рассудок и блудили в чащах до самого смертного часа. Потому, что помимо ратной силы и доблести, наделял их Перун силой тёмной, силой навью.

Они умели завладеть разумом человечьим и водить, куда им надобно. Они умели призывать силы земли, ветра, воды и огня. Звери и птицы помогали им, ибо сами они были звери в теле человеческом. И стоило им на всём бегу, перекинуться через голову, упираясь в землю ножами, как превращались они тотчас в волков.

Если враг приходил в земли славян – горе ему было тогда. Волкодлаки напускали на них страху, уводили коней, сбивали с пути, заманивали в чащи и топи, жгли обозы. По ночам незамеченными прокрадывались в лагерь и резали спящих. Изматывали, не давая покоя ни днём, ни ночью, пока последний из врагов не покидал славянской земли или не падал замертво. И не было для славян защиты лучше.

Но однажды, не приняв новой веры, они стали против царя. Начались гонения на тех, кто не надел на себя крест бесовский. И, чтобы не проливать крови соплеменников, волкодлаки ушли. Никто больше не слышал о них. Только старые охотники рассказывают, что в чащах и топях за рекой Чермой стоит среди поляны чёрный столб с ликом Перуна. У столба каменное капище, а вокруг восемь кострищ. То их святилище. И, что в Перунову ночь каждый год кто-то зажигает восемь костров и поит Перуна живой кровью досыта. И воют волки на полную луну, и замолкает всё вокруг от ужаса. Никто и никогда не ходит в те места, а забредши – не возвращается».

Охотник закончил рассказ, и все мы уснули крепким сном, а утром все отправились в путь. Проводник повёл нас от хутора к хутору.

Жили там язычники, поклонявшиеся деревянным идолам. Особого гостеприимства хуторяне не выказывали, потому каждый раз приходилось расплачиваться за ночлег или еду серебром.

Из-за обильно таявших снегов двигались мы очень медленно, и всё больше по ночам, когда тропы подмерзали. Одна за другой вскрывались мелкие речки, разливаясь верховой водой. На озёрах появились большие полыньи. Слава господу, луна начала расти, и ночь от ночи становилось светлее.

К хутору на реке Черме мы вышли только на одиннадцатую ночь пути. На хуторе не спали. За грубо отёсанными брёвнами частокола жгли факелы и ходили вооружённые топорами бородатые люди. Внутрь нас не пустили. Мы стали лагерем неподалёку, а проводник сообщил, что три дня назад молодой хуторянин заплутал и перешёл Черму. На другой день двое охотников ушли на его поиски, но к вечеру вернулись страшно испуганные, и говорили, что видели следы волкодлака. Сначала он бежал на четырёх лапах, а затем, перевернувшись через голову, встал на задние и, прыгая по кочкам, ушёл к болоту. А вчера утром на воротах появился его знак – четыре отметины от когтей. И ни одного следа вокруг. Хуторяне говорят – так волкодлак предупреждает о том, что бы люди, не нарушали границ его территории.

Мы тоже осмотрели следы когтей. Это были четыре длинные глубокие рваные борозды, взрывшие толстые доски ворот на два пальца вглубь. Ни одно животное не смогло бы оставить такой глубокий след в дереве. Даже медведь. В одной из борозд наш прозорливый брат Абелард Монте заметил небольшой, величиной в четверть ногтя, чёрный обломок. Это был кусочек очень твёрдой стали, чёрной, как вороново крыло. Когда брат Абелард провёл им по клинку своего меча, то из-под обломка, сверкая, побежала извилистая стружка, толщиной в волос.

Что же это за волк, подумали мы, который имеет стальные когти, не оставляет следов и ходит на двух лапах? Мы показали обломок проводнику и поделились своими подозрениями. Потом, мы попросили его передать хуторянам, что избавим их от волкодлака, если они покажут дорогу к его логову, а потом дадут нам проводника до Наровы. Хуторяне осмеяли нас:

– Волкодлак убьёт вас всех, а потом придёт за нами.

Мы впали в отчаяние. Но, чуть свет, к нашему лагерю прокрался старик. Он оказался отцом пропавшего юноши и пообещал провести к логову и до Наровы, если мы поможем отыскать его сына. Было решено, что к вечеру мы тронемся в путь вдоль Чермы, в сторону озера, но, удалившись от глаз хуторян, станем лагерем. Старик же найдёт нас по следам.

За день мы выспались, накормили коней купленным у хуторян сеном, и вечером тронулись в путь. Ехать пришлось около полумили. К этому времени совсем стемнело. Над чёрными макушками деревьев переливаясь, рассыпались звёзды. Полная луна выкатилась из-за горизонта. Её мертвенный белый свет разливался по взявшемуся ледяной коркой снегу.

Старик пришёл вооружённый топором и деревянным щитом, обитым лосиной шкурой. С собой он привел большого серого пса. Уши и хвост собаки были обрезаны, а морда исполосована шрамами. Он смотрел на нас страшными жёлтыми глазами и глухо ворчал, поднимая дыбом шерсть на загривке.

Не мешкая, мы пересекли реку и углубились в редкий ельник. Вокруг стояла мёртвая тишина, нарушаемая только хрустом наста, ломающегося под копытами наших коней. Старик вёл уверенно, поглядывая на звёзды. Деревья по сторонам становились всё выше, лес начал густеть, тропа пошла на подъём. Перевалив через небольшой, заросший соснами холм, мы вышли к болоту. Здесь, у камышей, охотники видели следы волкодлака.

Старик подал нам знак остановиться и начал водить пса из стороны в сторону, медленно приближаясь к болоту. Он что-то шептал ему на ухо, поглаживая против шерсти. Пёс опустил морду к самой земле и непрерывно обнюхивал снег. Мы же озирались по сторонам, да крепче сжимали древки наших копий.

Вдруг пёс встал на месте и начал шумно и часто втягивать воздух носом. Он дёргал головой из стороны в сторону. Отбегал и снова возвращался. Наконец он замер и вытянул морду в направлении болота. Старик дал знак подойти. Когда мы приблизились, он указал рукой себе под ноги.

На снегу, в свете луны, мы увидели след не естественно широкой стопы человека. По краям вырисовывались завитки вдавленной в снег шерсти, а передняя часть стопы оканчивалась четырьмя чёткими отпечатками когтей. Когти загибались вниз и по длине равнялись половине среднего пальца руки. Старик указал рукой вправо, и мы увидели такой же след на высокой кочке.

Развернувшись спиной к болоту, старик медленно двинулся от него, всматриваясь в чернеющие на снегу следы. Через двадцать шагов старик снова остановился и снова махнул нам рукой.

То, что предстало перед нашими глазами, поколебало даже самых мужественных из нас. На подмёрзшем снегу виднелись следы. Но следы эти принадлежали человеку, вставшему сразу на руки и на ноги. Отпечатки ног были такими же, что и у болота. Отпечатки ладоней, раза в полтора превышали нормальные размеры. Большие пальцы прижаты. По краям следа отпечаталась шерсть, а там, где у ладоней должны были находиться пальцы, в снег вдавливались следы, длинных загнутых вниз когтей.

После короткого совещания, вглубь болота решили двигаться пешими и с одними только мечами. Оставив щиты, копья, плащи и шлемы вместе с лошадьми на попечение братьев Готтлиба фон Зальца и Эберарда Заухенвита, мы, вслед за стариком и его собакой вошли в заросли камыша.

Петляя между кочек, следы привели нас к топи. Тёплая топь парила на морозе. Старик показал жестами, что здесь волкодлак стоял и осматривался. Дальше след пошёл, огибая топь справа. Шагов через триста камыш начал редеть. Появились редкие деревья и кустарники. Далеко впереди, черным контуром показалась роща. Цепочка следов вела прямиком к ней. Мы осторожно двинулись к роще, всматриваясь во тьму.

У края рощи пёс остановился и, задрав морду, начал шумно втягивать носом воздух. Из его открытой пасти вырывались клубы пара. Пёс нервничал. По жестам старика мы поняли, что собаку, что-то беспокоит. Все взялись за рукояти мечей. Потоптавшись некоторое время на месте, пёс медленно пошёл между деревьями. Мы пребывали в сильном нервном напряжении и были готовы ко всему, но увиденное поразило нас.

В середине рощи, в белом свете луны, нам открылась круглая поляна. Её ширина составляла больше ста шагов. В центре возвышался чёрный, в два обхвата столб, высотой около двадцати локтей. Он стоял, вставленный в середину большой каменной чаши, от которой в стороны расходились восемь, выложенных из камня лучей. Каждый луч тянулся до края поляны и заканчивался кострищем, то же выложенным из камня. С вершины столба на нас взирало грозное лицо старца, вытесанное топором. Остальную поверхность идола покрывали неизвестные нам знаки и следы когтей. У подножия столба, в каменной чаше в луже крови лежало уже замёрзшее бездыханное тело пропавшего юноши. Под его подбородком чернел страшный разрез, а лицо наискось пересекали четыре глубоких шрама от когтей. Луна освещала лицо юноши, представляя нашим очам жуткое зрелище.

Старик со стоном бросился к телу сына и опустился перед ним на колени.

Увиденное произвело на нас сильное впечатление, и на некоторое время мы забыли о собаке. Никто не заметил, как пёс вдруг припал на передние лапы и вытянул морду к противоположному краю поляны. Как шерсть на его загривке поднялась. Мы очнулись, только услыхав его глухое рычание.

В тот же миг в воздухе что-то коротко свистнуло. Голова старика рывком откинулась к спине, и он медленно осел, накрыв собой тело убитого сына. Мы бросились к нему. Из его левой глазницы торчало оперение короткой стрелы. Её толстое древко было чёрным. Пёс сорвался с места. Длинными прыжками он пересёк поляну и скрылся среди деревьев. Через мгновение до нас донёсся его яростный рёв, затем пёс коротко взвизгнул и всё стихло.

Сдвинув развёрнутые плашмя мечи пред собой, и прикрываясь ими, мы приблизились к краю поляны, но нашли там только бездыханное тело собаки. Брюхо пса было рассечено до самого хвоста. Кровь стекала в снег, топила его своим теплом, и парила на морозе. В ночной тиши слышались удаляющиеся от нас звуки ломающегося, под чьими-то быстрыми тяжёлыми шагами, наста. Шаги удалялись в сторону болота.

В ту же секунду громом в тишине прозвучал голос брата Вильберта:

– Лошади!!

Мы бросились обратно по своим же следам.

Когда мы вышли к топи, тишину разрезали звуки боевого рога.

– Это рог благородного брата Готтлиба! – вскричали мы в один голос. – Он призывает нас на помощь!

Мы ускорили шаг, насколько позволяли нам наши доспехи. Камыш хлестал по мокрым от пота лицам. Под хубергами, пот насквозь промочил коты. Пар валил от наших спин клубами. И вот, когда до места, где мы оставили наших лошадей, оставалось не больше пятидесяти шагов, до наших ушей, донёсся протяжный человеческий крик. Это был крик отчаяния и боли. Мы бросились вперёд из последних сил и вскоре вырвались из зарослей камыша к подножью холма.

Ужасная картина открылась нам в свете луны. Оба наших брата были мертвы. Брат Готтлиб лежал на спине, раскинув руки. На его сюрко в районе груди расплывалось огромное парящее пятно крови, стекавшей из разорванного горла. Остекленевшие глаза смотрели в небо. Брат Эберард был обезглавлен.

Присутствующие, вновь склонили головы. Отто, между тем, продолжал:

– Лошади, привязанные к деревьям, были целы, только жались друг к другу и в страхе озирались по сторонам. Выставив мечи перед собой, мы бросились к лошадям. Так же оказались на месте наши копья, щиты и шлемы. Мы в спешке надевали шлемы, хватали щиты, поднимали копья и садились на лошадей, совершая роковую и последнюю в своей жизни ошибку.

Как только все мы оказались в сёдлах, началось самое страшное.

Тысячи волчьих глоток одновременно взвыли в ночи. Наши лошади будто взбесились. Они не слушались узды и, закусив удила, топтались и кружили на одном месте, косясь по сторонам, налитыми кровью глазами. Мы оказались беспомощны и беззащитны, как младенцы.

Первым погиб наш доблестный и мудрый брат Вильберт фон Шлибен. Он понял, что происходит, и едва успел выкрикнуть команду «Спешиться!», как большая лохматая тень, метнувшись с дерева, накрыла его. Зазвенела сталь. От сильнейшего удара шлем брата Вильберта отлетел далеко в сторону, а сам он упал в снег со сломанной шеей.

Следующим пал Додерик Балг. Он, как и брат Вильберт, только успел заметить метнувшуюся к нему тень. Лошадь вздыбилась и рухнула на бок с распоротым брюхом, придавив собой седока. Брат Додерик умер мгновенно, пронзённый в самое сердце собственным мечом.

Абелард Монте ударил копьём. Кованый наконечник пробил воздух. Тень исчезла, и через мгновение оказалась у него за спиной. Фонтан чёрной крови ударил из-под его шлема. Нога брата Абеларда застряла в стремени. Лошадь волочила его тело, оставляя кровавый след на снегу.

Всё происходило с неимоверной быстротой. Звенела сталь. Во мраке ночи визжали и метались кони. В свете луны сверкали доспехи. Вой и дикий рёв не прекращались ни на миг, заглушая крики и стоны умирающих братьев. И между всем этим – страшная тень. Косматая и чёрная, она молнией металась среди лошадей, деревьев и людей, то исчезая, то появляясь вновь. Казалось, она была везде и убивала, убивала без устали и жалости.

Вот упал с обломком копья в спине Вендель Вундерлихт. Вот Маркус фон Тоттенлих раскинул руки и рухнул в снег с разбитой головой. Куно Вильденберг сполз с коня, заливая седло кровью из рассечённой груди. Вот, выбитый из седла брат Валфрей Фалленштейн, упал в снег. Тень вспрыгнула ему на грудь, и он, в единый миг испустил дух, истерзанный ударами страшных когтей.

Девять рыцарей – цвет и опора братства. Могучие, закалённые в битвах воины, одержавшие сотни побед в поединках, отнявшие многие жизни и оставшиеся в живых сами, гибли, так и не успев понять, что происходит.

Справившись с оцепенением и с взбесившейся лошадью, я в отчаянии бросился вперёд, не разбирая ничего перед собой. Но зацепившись копытом за копьё, лошадь опрокинулась, и я вылетел из седла. Быстро оправившись от падения, я вскочил на ноги. Краем глаза я уловил движение слева и развернулся, что бы встретить врага лицом к лицу.

Последнее, что я запомнил – это страшный, проникающий, как раскалённый железный прут, в самую середину моей головы, взгляд. Два больших синих глаза. Больше я не запомнил ничего. Потом молнией сверкнули когти и звёзды померкли. Моё лицо обожгло, будто в него плеснули кипящей смолой. Я выронил меч. Следом в снег свалился щит. Я прижал к лицу ладони, и почувствовал, как тёплая кровь потоками струится между пальцев. Силы и мужество покинули меня, и я потерял сознание.

Очнувшись, я не чувствовал боли. Моё тело раскачивалось на крепких плечах. Он нёс меня. Я попытался открыть глаза и не смог. У меня больше не было глаз. Я закричал и снова впал в забытьё.

Следующее, что я помню – это плеск волн. Он поднял меня на руки и опустил на холодное дно лодки. И тогда я взмолился:

– Чего тебе нужно!? – Вскричал я. – Зачем ты оставил мне жизнь? Я не хочу жить. Я не смогу жить так. Убей меня, как убил моих братьев. Или я сделаю это сам.

Но мои мольбы не тронули его. Он долго молчал. Потом до меня донёсся тяжёлый вздох, и он заговорил.

Его низкий голос звучал ровно и уверенно. В нём чувствовались необыкновенная сила и убеждённость в правоте своих действий:

– Ты моложе всех, – начал он, – и жить тебе долго. Я дам тебе силу. Я всё время буду рядом, пока ты не окрепнешь. Ты будешь чувствовать это. Ты станешь для всех живым напоминанием, и, глядя на тебя, все будут знать, что мы ещё есть и, что каждый, кто придёт сюда со злом, как бы силён он ни был, не покинет эту землю безнаказанно. Так было раньше, так будет и впредь.

После этих слов, он обхватил мою голову своими ужасными руками, и я в который раз впал в забытье.

Когда я очнулся, лодка тихо покачивалась на волнах. Вокруг слышался плеск воды. Моё лицо согревало весеннее солнце. Ветер ласково перебирал мои волосы, и слёзы вдруг горячими ручейками полились из-под моих опустевших век.

Я снова потерял сознание и больше уже ничего не помнил, пока не пришёл в себя здесь, в своей постели. И пока я находился в беспамятстве, я всё время видел его. Он стоял посреди пустынного берега озера в наброшенной на плечи волчьей шкуре, и смотрел на меня большими синими глазами.

Отто смолк. Молчали и братья, поражённые услышанным. Дрова в каминах давно прогорели. По тлеющим углям пробегали редкие сполохи пламени, отбрасывая красные с синевой блики на суровые лица рыцарей.

А за окнами, уже бушевала настоящая буря. Порывами и тугими шквалами, налетая с востока, ветер бил в стены города, обдавая их тучами водяной пыли. Он рвал флюгера и свистел над крышами и в каминных трубах, сотрясая оконные рамы. Он гасил факелы, срывал огонь с горящих смоляных бочек, освещавших зубчатые стены и мощёные, скользкие от дождя, узкие улочки Дерпта. И чудилось всем, что это уже не ветер гудит и свищет во мраке, а с далёкого русского берега проклятого Чудского озера доносится протяжный, похожий на стон, волчий вой.

Примечания:

1. Ливонцы – представители ливонского ордена, созданного из остатков тевтонского ордена и ордена меченосцев.

2. Дерпт – ныне город Тарту.

3. Чудь (чудины) – народность.

4. Кнехт – пеший, реже конный легковооружённый воин.

5. Шап – длинный шерстяной плащ.

6. Сюрко – безрукавная куртка, надеваемая поверх доспехов для защиты от нагревания и сырости. На сюрко, как правило, размещался герб и (или) знак принадлежности к ордену.

7. Комтур (командор) – высокий орденский чин.

8. Хуберг – длиннополая кольчуга, прикрывающая ноги всадника, с капюшоном, длинными рукавами и рукавицами.

9. Кота – длиннополая безрукавная куртка, носимая, как под хубергом, так и в виде верхней одежды.

10. «Schweinkopf» (нем.) – свиная голова – традиционное боевое построение немецких рыцарей.