ЦВЕТОК (из сборника Андрея Хорошавина "Здравствуйте люди")

   Она всегда приходила ровно в восемнадцать часов со стороны Краеведческого музея. Отстучав каблуками дорогих сапог по бетонным плитам аллеи, она на пять минут скрывалась за тяжёлыми дверьми гостиницы «Интурист». Вновь появившись на крыльце, она выкуривала сигарету и начинала прогуливаться вдоль фасада гостиницы, по форме напоминающей большой белый корабль.

Её роскошная лисья шуба при каждом шаге колыхалась огненно-рыжими волнами. Мягкие белые волосы струились вдоль бледного лица, завораживающего холодной красотой. Большие серые глаза всегда смотрели куда-то вдаль, поверх всего, иногда наполняясь, то грустью, то усталостью, то тревогой.

Лёшка любил наблюдать за ней из окна своего киоска. За год работы он успел привыкнуть к ней и даже беспокоился, когда она опаздывала или не приходила вовсе. Он прекрасно понимал чем она зарабатывает себе на жизнь, но это не вызывало у него отвращения. Более того – она нравилась ему. Вот только одно обстоятельство беспокоило его, как обувной гвоздь, покалывающий сквозь стельку. Лёшка ни разу не видел её улыбающейся. Даже договариваясь с очередным клиентом, она всегда смотрела строго и сосредоточенно.

Желание увидеть её улыбку так засело в Лёшкиной голове, что он не находил себе места, но придумать ничего не мог.

Выход подсказала весна.

– Всё просто! – воскликнул он. – Я подарю ей восьмого марта цветы, и тогда она точно улыбнётся.

Сказано – сделано.

Лешка был простым парнем, и потому решения принимал быстро, без лишних колебаний. В назначенный день он закрыл киоск в шестнадцать часов и рванул на рынок.

Рынок гудел. Под его, собранной из металлических уголков, крышей творилась жуткая толкотня. Особенно сильное волнение наблюдалось у рядов с живыми цветами. Прилавки пенились белыми шапками хризантем. Пунцовые розы благоухали, источая тончайший благородный аромат. Гвоздики щетинились кроваво-красными и белыми лепестками. Среди цветов мелькали лица и проворные руки продавцов. Шуршала декоративная плёнка.

Мотаясь вдоль прилавков, Лёшка искал взглядом во всей этой пестроте, что ни будь необычное. Он не любил быть, как все и никогда не отступал от этого принципа.

Последний ряд. Синие пластмассовые вёдра полные цветов. Между ними коричневое расплывшееся в улыбке лицо продавца-корейца. Лёшка поднял руку и, стараясь перекричать общий гомон, спросил:

– Сколько?!

– Пяти за один! – Кореец начал быстро вытаскивать цветы из ведра.

– Не, не! Не эти! Вон тот! – Лёшка показал пальцем за спину продавца, туда, где на табуретке, в стеклянной молочной бутылке покачивал сиреневой головкой необычный цветок. Лёшка таких никогда не видел раньше.

Кореец улыбнулся и погрозил ему коротким пальцем:

– Э-э. Не пладаёса. Шибко халосы. Зыне.

– Пятьдесят!!! – рявкнул Лёшка.

У корейца начали округляться глаза.

– Сто и завернуть!!

Икнув, кореец выхватил цветок из бутылки и начал торопливо заворачивать в плёнку.

Расплатившись, Лёшка метнулся обратно. Он бежал так, что прохожие в страхе шарахались от него, как от сумасшедшего. 

Начинало темнеть. Обогнув кирпичный, крытый оцинкованной крышей домик, Лёшка вылетел на аллею перед гостиницей.

Она уже стояла у входа, в бледном свете фонаря и кормила воробьёв, аккуратно отрывая тонкими пальцами кусочки от мягкой булки. Лёшка замедлил шаг, поправил края плёнки, в которую был, завёрнут цветок, и шумно выдохнув, направился к ней. Приблизившись, он тронул её плечо. Она вскинула голову и оценивающе измерила его тревожным взглядом.

– Что вам угодно, молодой человек?

Шершавый комок застрял в Лёшкином горле и никак не хотел проглатываться.

– Я это… Я хотел… Извините...

– Что вы хотели? – В её голосе зазвучали строгие нотки. Между идеально подведёнными бровями наметилась тонкая складочка.

Лёшка опять шумно выдохнул и протянул ей цветок.

– Вот. Это Вам.

– Мне? – Строгость на её лице сменилась недоумением. Её алый рот приоткрылся, показав белые ровные зубы. — Я не понимаю!

– Вам! Вам! Сегодня праздник и цветок Вам! – Лёшка виновато опустил голову, продолжая держать цветок в вытянутой руке.

– Праздник? – она чуть сощурила глаза и долго смотрела на Лёшку. За тем ресницы её дрогнули. Медленно протянув руку, она взяла цветок, слегка коснувшись Лёшкиных пальцев своими. От этого прикосновения у него сладко закружилась голова. Взгляд её снова погрустнел. Она поднесла цветок к лицу и вдохнула его аромат. Полупрозрачные крылья её прямого носа коснулись лепестков и дрогнули. И вдруг, на какой‑то короткий миг её лицо озарила тёплая улыбка.

Нежно, холодными пальцами, она взяла Лёшкино лицо за подбородок, притянула к своему и мягко поцеловала Лёшку в губы.

Горячая волна разлилась по щекам и шее. Лёшка задохнулся от подступившего волнения. В нос пахнуло ароматом духов, косметики и запахом табачного дыма, а губы, будто погрузились в тёплое молоко. Не сказав больше ни слова, Лёшка мотнул на прощанье головой, развернулся на каблуках и зашагал к своему киоску.

Она долго смотрела ему вслед. Потом, запахнув полог шубы, бережно прижала цветок к груди и сначала, как бы в забытьи нерешительно, а за тем всё увереннее и увереннее направилась прочь от гостиницы.

Придя домой, она поставила цветок в вазу, а вазу перенесла на маленький резной столик, стоявший у постели. Потом приняла душ, завернулась в душистый розовый халатик, выключила свет и улеглась.

Большая белая Луна протягивала свои холодные лучи между штор внутрь комнаты. Блики падали на цветок и от этого он казался ей волшебным и сказочным. Она смотрела на это чудо и слёзы крошечными бриллиантами скатывались по её уже не молодой и уставшей от косметики коже.